Под курткой на мне был жилет из крепкой черной кожи, с карманами и ремешками, «файв-севен» висел на своем месте в кобуре на боку. Я завязал рукава куртки на поясе и повернулся, чтобы сбежать вниз, но тут рокот винтов усилился. Загрохотало, трассы очередей прошили трубу ниже меня. Полоса разрывов пошла вверх, взламывая стенку, и я рванулся прочь от нее.
Одно за другим разлетались тусклые стекла. Летели щепки, бронебойные пули навылет пробивали дерево, за ними из дыр выстреливали пыльные столбики солнечного света. Я бежал, пригнувшись, а труба ходила ходуном, раскачивалась, меня бросало то на стенку, то на конвейер, полоса разрывов догоняла… Последняя пуля пронеслась у самой спины — и все смолкло.
Вернее, смолк грохот «ГШГ-Ультра» и шипение быстро вращавшегося четырехствольного пулеметного блока, но не рокот винтов. Он накатил волной, тень скользнула по трубе — и вновь стало светлее.
Я остановился у конца конвейера. Посмотрел вниз, увидел дощатый колодец и, далеко-далеко, отверстие в крыше цеха.
Рокот вновь стал громче — вертолет приближался.
Растопырив руки и ноги, я спускался по душной трубе. Проникающие сквозь щели лучи расчертили ее тусклыми полосами. Несколько секунд назад «крокодил» пролетел надо мной без единого выстрела — кажется, пилот не понимал, где я. Он мог подорвать всю постройку выстрелом ПТУР или залпом неуправляемых ракет, но почему-то не делал этого. То ли боезапас экономил, то ли тот вообще закончился… То ли был уверен, что промахнется? Какой-то бездарный пилот нам с Никитой попался, создается впечатление, что не профессионал, — и это единственное, что радовало в данной ситуации.
Рокот почти смолк, вновь усилился и больше не менял тональности. Вертолет завис где-то неподалеку, но в трубе я не мог понять, где именно.
Я цеплялся пальцами за щели, упирался каблуками в доски, соскальзывал, кряхтел и сопел, как забитый пылесос, кашлял от пыли. Когда преодолел половину расстояния, рокот стал тише. Неужели улетает? Посмотрел вниз — труба немного шире темного отверстия в крыше, там можно будет остановиться, приглядеться к тому, что внизу, и определить, стоит ли спускаться дальше или лучше, выбив доски, пролезть на крышу цеха.
Но действительность, как это часто бывает, быстро внесла коррективы в мои планы.
Раздался громовой хлопок: пилот запустил ПТУР. Взвыл реактивный двигатель, и я прыгнул вниз, скользя подошвами и ладонями по стенкам, всаживая занозы в кожу. Ракета врезалась в верхнюю часть трубы, где она соединялась с конвейером.
Ко мне рванулся клуб огня. Я падал, едва касаясь стенок. Труба качнулась. Подошвы врезались в края квадратного отверстия, я присел, расставив ноги, упираясь в бетон. Внизу было темное пространство — наверное, печка, куда падала глина с конвейера.
Доски изгибались, лопались, стреляя щепками, труба кренилась.
Огонь не добрался до меня, затух по дороге, лишь волна жара лизнула голову. Подавшись вбок, я локтем врезал по остаткам фанеры, нырнул в отверстие и покатился по бетону.
И вскочил, взмахнув руками на краю тусклого свинцового озера, едва выделяющегося на сером бетоне…
На краю аномалии под названием «зыбь».
Я чуть не вступил в нее, а это не привело бы ни к чему хорошему. Отпрыгнул, развернулся — труба наклонилась, как Пизанская башня, которой надоело стоять, и она решила рухнуть на головы горожан.
Так вот что за аномалия создала светящиеся артефакты, мерцание которых мы разглядели ночью!
Теперь я видел их вблизи: мягкие влажные грибы, тонкие ножки, шляпки размером с кулак.
Вертолет летел прямо на меня.
Он мчался низко над крышей, носом вниз, почти цепляя бетон обтекателем. Винт полосовал воздух. Я рванул гранату с ремня, швырнул — пролетев над краем размытого круга винта, она врезалась в радиолокационную станцию. Машинально подавшись назад, я провалился в зыбь. Взмахнул руками, схватился за что-то мягкое, оно оторвалось, сморщилось под пальцами. Граната взорвалась, машину тряхнуло. Меня втянуло до пояса. Я пригнулся, вертолет пронесся над самой головой — и врезался в аномалию.
Мне дважды приходилось попадать в зыбь, оба раза спасал напарник. Наверное, так же чувствует себя лягушка, угодившая в банку сметаны. Молотишь руками и ногами по вязкой субстанции, которой под действием аномалии стала обычная материя, пытаешься выбраться — но зыбь не просто утягивает попавший в нее предмет в себя, она к тому же растет, и ты проваливаешься все глубже.
Я погрузился в жидкий бетон по пояс, затем по грудь.
Но вертолет опустился еще глубже. Кабина ушла в зыбь целиком, хвостовая штанга наклонно торчала в небо. Несущий винт тяжело вращался, взбалтывая аномалию — все медленнее и медленнее.
В любой миг зыбь могла застыть, вмуровав меня в бетон. Я рванулся к границе аномалии, понимая, что не успеваю — она уже раскинулась чуть ли не на всю крышу, — и тут ноги провалились. Они вынырнули из вязкой субстанции, еще мгновение я колотил руками, не понимая, что происходит, лотом сообразил: ну конечно, ведь подо мной крыша, а не земля!
Я нырнул. Кровосос меня побери, никогда не думал, что доведется нырять в аномалию!
Разжиженное вещество стало густеть, сдавливая тело. Вдохнув, я погрузился с головой, изогнулся. Бетон твердел. Голова вырвалась из объятий зыби, я увидел уходящую во все стороны серую плоскость и торчащий из нее нос вертолета.
Внизу был железный мосток с низкими перилами, дальше — полотнища воздушной паутины, еще ниже — громады прессов и пол… Я разглядывал цех, высунувшись из потолка!