Сага Смерти: Мгла - Страница 49

— Не обязательно. «Вертушка» может какому-нибудь клану принадлежать.

— Да чё-то сомнительно.

— Скажем так: в городе есть кто-то, кому под силу поддерживать вертолет в рабочем состоянии и доставать к нему топливо. И вряд ли сигнал посылали они. Думаю, кто-то еще здесь прячется. Если только сигнал о помощи — не ловушка. Да, и кстати, мне показалось, что действие этого мрака, который все подряд растворяет, похоже на действие зыби. Может, он и есть зыбь, только модифицированная, изменившаяся после катастрофы?

— Может, и так. И еще, Химик. Здесь есть шатуны.

Я кивнул. Это мне не нравилось больше всего: двойников, судя по всему, создает Ноосфера, хотя зачем — неясно. То ли таким способом она исследует людей, то ли у нее какая-то иная цель. Раньше шатуны возникали во время выбросов из ЧАЭС. Оставаться во время выброса на поверхности нельзя, аномальная энергия сожжет мозги — ты либо умрешь, либо обезумеешь. Но иногда человек не успевает или вообще не имеет возможности спрятаться, таких Ноосфера и копирует, хотя не всех. Оригинал, как правило, погибает, его копия — или дубль, или двойник, или шатун — возникает в произвольном месте Зоны. Хотя мы слышали как минимум про одного оригинала, который не погиб: сталкера по кличке Болотник. Вернее, мы были знакомы с Болотником-копией, который утверждал, что убил своего оригинала, зарезал его, не разобравшись, кто это такой.

Так или иначе, шатуны возникают после выбросов. И с каждым днем их становится все больше, будто сила Ноосферы растет. Двойники не нападают, если не напасть на них, только защищаются, но все равно — мне они кажутся самыми опасными созданиями Зоны, есть в них что-то очень чуждое, нечеловеческое, по сравнению с ними двухголовые химеры или полтергейсты кажутся домашними канарейками и котятами. Ну, в крайнем случае — тараканами и крысами, но все равно привычными, родными даже.

— Никита, — сказал я, — мы про шатунов практически ничего не знаем. Только то, что их, по словам Картографа, Ноосфера создает, а зачем — неясно. Точно так же, мы не знаем и то, есть ли шатуны в городе или нет.

— Но мы же видели!

— Одного только. Может, он случайно сюда забрел. И его выдры растерзали наверняка. Короче: завтра надо со всем разбираться.

— И еще монолитовцы! Почему они вдруг отстали от нас, почему в город не захотели соваться?

— Надоело гоняться за нами? — предположил я, зевая.

— Фигня. Что-то их остановило, не просто так они тормознули, какой-то в этом смысл есть. А то что выходит? Вначале была погоня, а потом монолитовцы исчезли, и всё, и забудем про них? Не-е… — Он завел глаза к низкому потолку, вспоминая, и щелкнул пальцами. — Во! Если в начале пьесы на стене висит ружье, то к концу пьесы оно должно выстрелить.

— Ружья сами не стреляют.

Напарник покрутил головой, морща лоб, но так и не нашелся, что ответить. Мы помолчали, думая каждый о своем. Закончив есть, он вышел наружу и вскоре постучал в приоткрытую дверь.

— Кто там? — спросил я.

— Сова, открывай, медведь пришел.

— Перестань паясничать, — ответил я, — мы не одни, на нас смотрит всевышний.

— Выйди, глянь, что это там мерцает.

Покинув будку, я встал рядом с ним у парапета.

— Где, не вижу?

— Да вон, на крыше бункеровочного цеха.

— И что это за цех такой?

— Эх ты, а еще институты кончал…

— Правильно, — согласился я. — Потому-то и не знаю, как работает кирпичный завод и что за бункеровочный цех. Я их не для того кончал, чтоб на кирпичке потом вкалывать. Это ты у нас рабоче-крестьянский класс…

— И тем горжусь! — перебил он, сжал могучий кулак и напряг бицепс. — Видел это? Не то что интеллигентишки всякие, занюханные, плюнешь в такого — он и упадет. А тут кровь с молоком, сила. Я — соль земли.

— Йодированная?

— Короче, слушай, умник: кирпичи делают из глины. Глину экскаватор загребает из глиняного карьера, дальше конвейер ее доставляет в первый цех, где стоят такие вальцы, цилиндры то есть. Они вращаются, комья глины с конвейера на них сверху сыплются, вальцы их дробят. Мелкая глина летит вниз, на другой конвейер, и по нему попадает в первую печку, где ее сушат. Из этой печки она идет в бункеровочный цех, там эти самые бункеры, здоровенные отстойники. А оттуда ее распределяют на прессы.

— Какие еще прессы?

— Такие еще прессы, которые из этой глины штампуют кирпичи. Сырые кирпичи. Их складывают на платформы, закатывают во вторую печь и там обжигают. Получается нормальный кирпич, желтый или красный. А еще есть силикатные, но это уже другое дело, то есть другая технология.

— Ладно, понял. Значит, бункеровочный цех вон там? — Я показал на огромный бетонный куб с большими окнами, стоящий на другой стороне двора.

— Точно.

Теперь и я заметил мерцающее кольцо примерно на середине крыши.

— Не знаю, что это. Ладно, все равно сейчас оно нам ничем не угрожает, далеко слишком.

Мы вернулись в будку, Пригоршня включил фонарик и подошел ко второй двери. Выяснилось, что она ведет на лестницу, но спуститься там невозможно: верхний пролет завален шлакоблоками, а дальше лестницы просто нет. На далеком полу цеха среди обветшалого оборудования громоздилась гора обломков — по какой-то причине бетонные пролеты обрушились.

Выйдя наружу, мы переглянулись. Никита вновь осмотрел периметр крыши, я же влез на будку, встал во весь рост, широко расставив ноги — ветер усилился, — и медленно повернулся кругом. Тишина, ночь, мерцают блеклые огни, светит прожектор на другом конце городка. Зона раскинулась вокруг чернильным озером, огромным и опасным.